Нэксте

Что-то часто на нашу улицу стали приезжать пожарные машины.
Когда первый раз увидела - думала, горит что-то. «Нет, - объяснили соседи, - их лица сияли чистым, детским счастьем сквозь притворную озабоченность, - это пьяница. Она закрылась на втором этаже и не пускает пожарных». Я бы тоже не пустила! Ещё бы и пинка дала. Путь лучше пожары тушат, козлы!
Впрочем, они не виноваты. Их кто-то сердобольненький вызвал, скучно сердобольненькому было среди садиков и фасадиков. Он, конечно, подглядывал, как мог, в окна, следил, старался, но это не то! Вот просто так, случайно, стоять у своей калитки неподалёку от пожарной машины и переглядываться со случайно оказавшимся рядом соседом – это почти счастье. Я не дождалась продолжения представления и даже не дослушала подробности.

( А вчера человек позвал на помощь )

Навеяно

Первый раз в Париже мы были с моей подругой Иркой. Когда м ы спустились в метро, Ирка радостно завопила, дёргая меня за рукав: "О, клошар! Настоящий клошар! Ты только посмотри, клошар!".

Она никого не хотела обидеть, просто была уверена, что говорим-то мы по-русски, и никто не бельмеса не понимает. Слово "клошар" ей всегда нравилось. Она произносит его с удовольствием, на французский манер, без редукции.

Помню взгляд этого человека. Похоже, что до этого момента он не осознавал всей глубины своего падения.

Похожий случай, с ней же, я уже когда-то описывала, давно очень.

Читая стихи pernata_fogel - очень точные в деталях, живо вспомнила детсадовско-пионерлагерское детство. Подумала, что практически все старые обиды забыты, а эти - нет. Не то что бы я пылаю жаждой мести, просто воспоминания эти не тускнеют, как прочие неприятные. Пару лет назад мы с подругой гуляли по предрождественскому Берлину, что-то искали в многочисленных магазинах, устали, купили горячего глинтвейна, выпили, мгновенно опьянели и стали делиться детсадовскими обидами, громко, наперебой, слегка привлекая недоумённое внимание иноязычной публики. Опьянение прошло так же внезапно, как началось, стало очень смешно. Иногда мы вспоминаем этот эпизод и хохочем: две серьёзные женщины, жалующиеся на тётенек-воспитательниц.
( А тётеньки были, действительно, премерзкие. )

Кстати, здесь можно пожаловаться на воспиталок и училок, жаль, без глинтвейна.


А это просто очень опасная бойцовая собака, так написано.

Была у меня в детстве подружка Ирка. Была она всегда сопливая, вороватая, в шапке, нахлобученной на глаза. Из-под этой шапки она и высматривала, что бы стырить.
Я её очень любила, хоть и не одобряла воровства. Мы натаскивали в подъезд бездомных кошек, не понимая, что против них имеют взрослые. Смутная догадка возникла, когда мы обнаружили у оставленного на Иркино попечение младенца-брата прямо в центре розовой лысой макушки - блоху, увлеченную поеданием младенца Саши.

Мы с Иркой никогда не завтракали в школе, а деньги копили на перочинные ножики и фонарик. В этот же важнейший фонд шли деньги, которые Ирка тырила у родителей.
Я до сих пор не могу забыть драгоценный фонарик, потерянный в снежной пещере, где он был единственным источником света. А может, и не потерян он был, а украден шпионом.
Ведь все эти ножи, фонарики, пещеры служили святой цели - поимки шпионов, которых мы без устали высматривали, я просто, а Ирка из-под шапки.

Особенно опасен был один, про которого нам, видимо, кто-то объяснил, что он шпион, а может, мы и сами догадались. Нам приходилось преследовать его ползком, прячась в кустах и сугробах. Было очень страшно, в случае шпионского нападения вся надежда была на перочинные ножички, успокоительно утяжелявшие наши карманы.

На шпионе в любое время года было чёрное пальто, как и положено шпиону. Был он высок и довольно стар, с окладистой седой бородой. Мы поджидали шпиона в канавке напротив его подъезда - он жил в третьем, а мы с Иркой в первом,- а потом, пыхтя ползли, выясняя его маршрут. Ползти было трудно, шпион, хоть и старый был. а ходил стремительной походкой - для маскировки обычно в магазин.

В свои семь-восемь лет мы с Иркой очень мало смогли узнать о шпионе, Ирка, думаю, до сих пор не знает, что мы преследовали Василия Витальевича Шульгина, того самого, монархиста и антисемита, который убедил Николая Второго отказаться от престола.

А пеликаны - там, за ивой.



( здесь они даже видны: )